История костей. Мемуары - John Lurie
Однажды весенним вечером мы были на танцах возле церкви. Кто-то купил бутылку виски. Уэйн Бойкин подшучивал надо мной, а остальные смеялись. Из-за странной манеры Уэйна говорить я не мог понять, что он говорит.
Позже вечером мы проходили мимо средней школы, и кто-то свернул с тропинки в лес и начал бежать. Все бросились за ним, и мы все бежали вслепую по лесу. Кто-то начинал, а потом все это происходило. Бег. Не было такого дерьма, как у белых детей: "Эй, ребята, давайте побегаем в лесу".
Брюс ехал сзади, ничем не интересуясь. Когда мы вышли из леса на пустое футбольное поле рядом со школой Доэрти, дело пошло в гору. Брюс плавно прибавил обороты, вырвался вперед и легко обошел всех. Некоторые из этих парней были большими звездами легкой атлетики, и Брюс просто уничтожил их.
Карен Любарски просидела передо мной пять лет в средней и старшей школе. Каждый день в течение этих пяти лет я брал у нее ручку, которая всегда каким-то образом исчезала до конца учебного дня.
Я хотел попасть в футбольную команду. Я хотел играть крайнего, но мне нужно было набрать около двадцати фунтов, потому что я был очень худым. На завтрак я пил "Нутрамент" с пятью сырыми яйцами. Каждое утро, в 10:10, во время третьего урока французского языка у меня начинались колющие боли в животе". Карен Любарски дошла до того, что могла засечь их время и оборачивалась с забавной улыбкой как раз перед их появлением. Я поквитался с ней, откусив ногти и слегка уронив их на ее черные вьющиеся волосы. Но знаете что? В конце концов, к черту крутых ребят, Карен Любарски была лучшей.
Я был с Джоном Эпштейном, известным также как Бегущий Рыжий Лис. У нас у всех были идиотские прозвища. Мы ехали куда-то автостопом, и полицейский штата остановился, чтобы сказать нам, что мы не можем там автостопить. Это был 1968 год, хиппи путешествовали автостопом повсюду, и патрульные всегда говорили, что здесь автостопом нельзя. Они отвозили вас на заднюю дорогу в глуши и говорили: "Можете ездить здесь автостопом сколько угодно".
Из нагрудного кармана у Джона торчал пластиковый пакет с какими-то таблетками - не помню, что именно. Полицейский сказал: "Что это?" - и осторожно вытащил их из рубашки Джона. Затем он развернул спальный мешок Джона, и там оказался толстый пакет с марихуаной.
Он отвез нас в участок и поместил в соседние камеры. У нас отобрали ремни, чтобы мы не могли повеситься. Нам это показалось истерически смешным, и мы попытались повеситься на шнурках.
-
Под конец мне пришлось одевать отца. Теперь он спал в своей собственной комнате. Лиз, моя старшая сестра, была в Бостоне, в колледже. Эван, мой младший брат, получил мою комнату, я - комнату Лиз, а мой отец переехал из главной спальни в маленькую комнату Эвана. Он никогда не жаловался.
Должно быть, было ясно, что он умирает, но мой мозг не мог этого понять. Он, конечно, знал. Я стоял на полу, помогая ему надеть тапочки, и он ни с того ни с сего сказал: "Я прожил полную жизнь". В тот момент я понятия не имел, почему он так сказал. Это было похоже на некий non sequitur. Но в последующие годы, когда этот момент приходил мне в голову, я очень глубоко благодарил его. Это действительно помогло.
В доме царила странная атмосфера. Лиз не было, и мы с Эваном бесчинствовали. Эван изобрел трубку для курения травы, сделанную из противогаза, которую он назвал "Элиминатор". У него были волосы до поясницы, и по дороге домой ему приходилось высовывать голову из окна машины, чтобы выветрить запах марихуаны.
В новостях показывали, как кучка неловких, чудаковатых ребят в очках сжигала свои призывные карточки. Их били и колотили нормальные американские парни с красной кровью. Я ничего не понял, но меня впечатлила жестокость. Парни, которые их били, были точно такими же, как ребята из моей школьной футбольной команды. Таких парней я считал идиотами, но отчаянно хотел быть с ними. Это было задолго до того, как противостояние войне во Вьетнаме стало обычным делом.
В тот вечер я был в комнате отца и спросил его: "Что я могу сделать, чтобы ты мной гордился?"
"Если бы вы могли проявить столько же мужества, сколько те мальчики, которые сегодня сожгли свои призывные карточки, я бы очень гордился вами".
Я получил условный срок по делу о наркотиках. Адвокат отлучился, обсудил что-то с судьей, и все было улажено. Мой отец выглядел таким больным, что ему было трудно ходить. Это был последний раз, когда он вышел из дома.
В конце центральной части Вустера, на площади Линкольна, развевался флаг длиной девятнадцать футов. Предполагалось, что это один из семи флагов в стране, которые развеваются постоянно. Мы решили украсть его. Я постоянно говорил об этом.
Однажды ночью, воодушевленные парнем Уэйном, мы отправляемся в путь, чтобы украсть флаг по-настоящему. Все остальные трусят, так что остаемся только я и Уэйн. Уэйн был слишком красив и никогда не курил травку, потому что "не хотел менять свою личность". Мы не очень-то ему доверяли.
Но Уэйн серьезно относится к флагу; он действительно хочет это сделать. Я удивлен, потому что оценил его как обманщика и не думал, что у него хватит смелости. Мы паркуем машину за углом, подальше от посторонних глаз. Флаг находится на большой травянистой кольцевой развязке, а движение идет по внешней стороне. Уже поздний вечер. Машин нет. Флаг весь освещен, свет мягкий, но сильный, как во время вечернего бейсбольного матча. Мы выходим на кольцевую развязку и оказываемся полностью видимыми с сотни ярдов во всех направлениях.
Уэйн берет нож и перерезает веревку. Я не готов к этому. Я вообще не готов.
Флаг начинает плыть к нам в замедленном темпе. Вы не можете поверить, насколько он велик. Нас поглощает. Мы находимся под флагом, как под палаткой, и не можем найти выход. Я в ужасе.
Мы - в основном Уэйн - собираем флаг. Уэйн начинает бежать в сторону переулка, где стоит машина. Мои ноги замерзли, я не могу бежать. Я хочу объявить тайм-аут. Я действительно не думал, что мы действительно собираемся это сделать. Мне
